Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
— Объясни! У меня голова кругом пошла…
— Этому насильнику несовершеннолетней все равно намотают по максимуму. А за убийство не казнят, потому что все подтвердят, что Хрусталев его опустил, а у него не оставалось выбора, как кровью смыть позор. Иначе в зоне он и будет ходить все время «девкой». А всю оставшуюся жизнь будет работать на проктолога.
Великанов стоял у двери и не стучал.
— Чего ждешь, Великанов? — спросил его Рудин.
— Рано ломиться! — задумчиво ответил Великанов.
— Ждешь окончания срока? — пошутил Рудин.
— Нет! Жду, когда все договорятся! Я за то, чтобы сдать Поворова! — предложил Великанов. — Тебя, Рудин, могут тоже привлечь, между прочим. И тебя, Айрапетян! И тебя, Маленький! И тебя, Григорьев, тоже! Все вы сшивались возле Хрусталева в момент убийства…
— А ты в стороне? — прервал его Айрапетян.
— Я тоже замазан! — признался Великанов. — Поэтому я и предлагаю: сдать Поворова.
Поворов даже не сделал попытки вмешаться в решение своей судьбы.
Кобрик раздумывал, а Григорьев терпеливо ждал, когда он придет к верному решению.
— Мне трудно это сделать! — признался Кобрик.
— Тебя будут держать в одиночке как предполагаемого убийцу! — пугал Григорьев.
— Ты с ума сошел! — ужаснулся Кобрик. — Какой я тебе убийца?
— Меня не послушаешь, с ума сойдешь ты! — не отставал Григорьев. — Вспомни, как ты сам представился: «Двоих замочил!»? Так вот, уверяю тебя, все вспомнят твои слова, а следователь за них уцепится.
— Но я не могу лгать, понимаешь?
— Придется учиться! Твой грех я возьму на себя.
— Хорошо, я подумаю! — не решался дать согласие Кобрик.
Григорьев разозлился.
— Спасай свою шкуру, слюнтяй! — рявкнул он на Кобрика и обратился к Кузину: — Сергей Сергеевич, Кобрика спасать надо!
— От самого себя? — понял Кузин.
— Вы же слышали, что Телок обвинил Кобрика в убийстве? — пугал Григорьев.
— Он не отходил от меня! — защищал Кузин.
— Кому поверит прокурор? — усмехнулся Григорьев.
— Кому выгодно поверить! — согласился Кузин. — Что я должен делать?
— Сказать, что убил Хрусталева Поворов, — диктовал решение Григорьев.
— Скажу! Это убийство ему нужнее, чем нам, — согласился опять Кузин.
— Учись, Кобрик! — Григорьев привел Кузина в пример. — Схватывает с полуслова.
— Почему это вы решили, что Поворову убийство нужнее, чем нам? — не поверил Кобрик. — Зачем ему брать на душу столь тяжкий грех?
— Хотя бы потому, что в зоне убийца котируется значительно выше, чем опущенный насильник, — пояснил Григорьев.
И Кобрик задумался.
Неподалеку Айрапетян, Маленький и Рудин тоже обсуждали, какое решение им принять.
— Великанов прав! — волновался Айрапетян. — Каждому из нас могут намотать еще срок если не за убийство, то уж за соучастие точно.
— Но мы же дрались на стороне Хрусталева! — сомневался Маленький.
— Драка — тоже нарушение режима! — мрачно ответил ему Айрапетян. — И за драку намотают!
— Куда ни кинь, всюду — клин! — печально согласился Рудин.
К ним подошел Телок, с трудом оправившийся от побоев.
— Видали, как Поворов засадил Хрусталеву? — спросил он «однополчан», сплевывая кровь на пол. — Вот тебе и опущенный! В зоне как героя встретят!
— Мне тоже показалось: у Поворова в руке финка! — согласился Айрапетян и спросил у друзей: — Маленький? Рудин?
— А я что? — пожал равнодушно плечами Рудин. — Я как все! Закладываем Поворова!
— Согласен! — присоединился Маленький.
Айрапетян дал команду Великанову:
— Ломись, Великанов! Камера пришла к единогласному решению: сдать Поворова!
Кобрик понял, что и ему уже не отвертеться.
Великанов стал колотить в дверь своими огромными ручищами, и дверь, загудев погребальным колоколом по Хрусталеву, да и по Поворову, сразу же открылась. Вертухай, как обычно, подглядывал в глазок и подслушивал.
— Великанов! — заорал надзиратель. — Тебе светит условный срок! Не превращай его в бессрочный! Что ломишься? Обижают?
И он засмеялся своей шутке.
— Поворов Хрусталева зарезал! — сообщил Великанов. — Камера требует: убийце не место в нашем коллективе!
— Не базарь, Великанов! — заорал испуганный вертухай. — Говори нормально, как все!
— Заделал, говорю, Хрусталева опущенный! — вновь пояснил Великанов.
Только теперь надзиратель увидел лежащего на полу Хрусталева, из груди которого текла струйка крови.
— Второй жмурик! — ошеломленно прошептал вертухай. — И за один только день! Плакала моя премия! Накрылась!..
Он поспешно закрыл дверь в камеру, словно боялся чего-то, и пошел докладывать об очередном «ЧП» в камере двести шесть.
Его реакция развеселила камеру.
— Ой, умора! — захохотал Рудин. — Премия его накрылась.
— Кто о чем, а вшивый о бане! — гоготал Маленький.
— Чего гогочете, недоумки! — осадил их Кузин. — Это вы — перекати-поле, а у человека семья, дети. Небось на младшеньком сапоги так и горят, в футбол с приятелями играет, льдышки гоняет. Нам смешно, а у него показатели ухудшились, рост карьеры замедлился. Жизнь, она и есть — жизнь. А вам все бы лишь хиханьки да хаханьки…
— Братва! — вспомнил Айрапетян. — А как нам от драки отмазаться?
— Проще простого! — отмахнулся Григорьев. — Хрусталев начал со мной драку, и все, горя желанием прекратить нарушение режима, бросились нас разнимать. А Поворов подскочил к Хрусталеву и всадил ему в сердце заточку.
— И где нашел только? — насмешливо протянул Телок.
— Где? — задумался на мгновение Григорьев. — Как где? На больничке, конечно! Единственное место, где он мог украсть нож, — кабинет врача.
— У терапевта украсть скальпель? — ухмылялся Телок. — А насчет больнички я первый придумал!
— А что, у терапевта не может быть скальпеля? — недоумевал Григорьев. — Например, он им бумагу резал…
— И врачу теперь выговор объявят! — издевался Телок. — Сколько хлопот причинил всем один опущенный.
— Он уже не опущенный! — напомнил Айрапетян. — Смыл обиду кровью!
А Поворов лежал на холодном полу, все слышал, но безучастно, как будто и не о нем велся спор, как будто не его судьба решалась собравшимися не по своей воле задержанными.
Он вспомнил яркий момент своего безоблачного детства, когда ему ни в чем не было отказа: Виктор застыл у витрины магазина, торгующего медицинским инструментом, и требовал немедленно купить ему длинный блестящий ножик.
Тогда ему этот ножик не купили, несмотря на все его причитания, рев и вопли.
Теперь этот «ножик» его все же достал и перерезал малейшую надежду на выход из тюрьмы раньше того огромного срока, который ему светил.
Дверь камеры вновь открылась.
Вошли знакомые санитары с носилками. Погрузили на носилки тело Хрусталева и унесли.
Один из них на прощанье сказал мрачно;.
— Следующего понесете сами! Нашли фраеров!
— Носи, керя! — шуганул его Телок. — Шустри!
Вертухай заглянул в камеру и вдруг заметил лежащего Поворова, на которого он почему-то не обратил внимания, так был ошеломлен видом Хрусталева с медицинским инструментом, торчащим из груди.
— Вы что, суд Линча устроили? — спросил он, надеясь, что Бог милует, от третьего трупа за день избавит.
— Он вида крови не переносит! — успокоил Григорьев. — В обморок падает!
Надзиратель пнул сапогом Поворова.
— Вставай, подрасстрельный! За убийство в тюрьме тебе светит вышка!
— Вышка ему не светит! — успокоил Поворова Григорьев. — Хрусталев Поворова опустил! Оба преступления можно оформить как «взаимку»! У одного зад пострадал, у другого сердце.
— Если бы этому в задницу ланцет воткнули, — протянул надзиратель, — тогда еще куда ни шло… Ладно, следствие покажет!
Вертухай вывел Поворова из камеры и закрыл дверь.
Маленький, поскольку он был дежурный, чувствуя взгляды сокамерников, поднялся с койки и пошел выполнять свои нелегкие обязанности дежурного. Нелегкие на сегодняшний день.
«Вот не повезло!» — подумал он.
Взял половую тряпку, намочил ее под краном и стал замывать кровь на полу.
А все остальные, молча, как на представлении, следили за его манипуляциями почти зачарованно.
Минут через десять надзиратель опять появился в камере.
— Кобрик, к следователю!
Вызов не по форме — то, что вертухай не сказал свое сакраментальное: «На выход!» — так ошеломил Кобрика, что — он не сразу поднялся, ноги стали ватными и такими потными, будто в ширинку воды налили.
— Не дрейфь! — подбодрил Кобрика Григорьев. — Держись! И помни, что я тебе говорил.
Кобрик с трудом оторвал пятую точку от скамьи и пошел к выходу из камеры. Каждый шаг давался с трудом. Выбора у него не было: либо солгать и уйти после обеда из ставшей ненавистной тюрьмы, либо сказать правду и остаться в тюрьме на долгие месяцы.
